Содержание:
История: Стальное жало
Полина с детства научилась зажимать себя в тиски «должна» и «надо». Ни разу в её жизни не случилось завалящей четверки, ни в школе, ни в институте. Катилась круглой отличницей по дорожной скатерти к жизненному успеху. А всё благодаря папе с мамой. Папа научил, что или ты насилуешь жизнь, или жизнь это сделает с тобой, и покатишься тогда, как вагончик под уклончик: тройка-двойка-кол и волчий билет вместо аттестата. И никто не мог сбить девочку с истинного пути: пятерка-пятерка-ещё пятерка-медаль золотая.
Мама работала в той же школе, где училась девочка. Подвести любимую мамочку двоечной учебой и беспримерным поведением казалось Полине делом немыслимым.
Когда Полина собралась в третий класс, маму повысили до завуча. Чтобы защитить девочку от злых языков, приписывающих успехи Полины исключительно как мамашиному протеже, её отправили в отстающий класс. Была такая педагогическая система – в «ашники» собирать умников, в «гэшники» – балбесов.
Аутсайдерское хулиганье в первый же день пригрозило новенькой страшными карами, обещало устроить развеселую жизнь, если Полина не прекратит выпендриваться перед училкой. И в доказательство серьезности отвратительных намерений порвали ей школьный фартук.
Нарушать заветы предков из-за каких-то недорослей отличница и не подумала. Заслужила на следующий день по всем предметам пятерки. По рисованию ухитрилась сразу две. После уроков упрямую отличницу зажала в углу троица шалопаев: «Мы тебя предупреждали?». Угрожал дылда, с оспинами на лице и в засаленной, когда-то синей школьной форменной куртке.
Полину встряхивало. Она сунула руку в стоявший на полу ранец, резко выпрямилась и выбросила кулак перед рябым расплывающимся лицом хулигана. Белое жало приятно холодило указательный и большой пальцы руки. Тело колотило, голос подскакивал, но не от страха, а от переполнявшей остервенелой свирепости: «Если ты, гадина… еще хоть раз… ко мне… ближе, чем на сто метров… я тебе… выколю глаз!!! Понял?!».
Рябой хулиган задрал подбородок и скосил глаза на пилку для ногтей. Растопыренные ладони протыкали сзади воздух в поисках стенки. Левый толстомясый прихвостень взвизгнул: «Да она бешеная!». Трое шалопаев слаженно, как по команде, развернулись и рванули наутек.
С тех пор как Полина чуть не лишила хулиганов зрения, они перестали замечать октябренка, отличницу и, пока еще, гадкого утенка.
Теперь перед её когда-то красивым лицом водил сероватым лезвием отменного кухонного ножа муж. Полина, мать двоих прекрасных детишек, зациклилась на выдающихся характеристиках лезвия. Год безжалостной эксплуатации не оставил на нем ни одной щербинки, острие казалось только что заточенным. Позади первоклассного клинка она различала пузырящуюся слюну в уголке застывшей полуулыбки мужа и еще дальше – нестерпимую кипень глазных белков.
Муж сосредоточенно выбирал место, куда воткнуть безупречный ножик. У Полины с губы и носа капала кровь, угваздав всю кухонную плитку.
– Быстро умылась и все вытерла! Хватит тереть! Садись!
И без замаха врезал ей по лицу. В носу хрустнуло, внутри взорвался воздушный шар, снова закапало.
Муж ловил непревзойденным острием капли крови, любовался, как они сползали с темно-серого лезвия, летели вниз и с брызгами разбивались о светлую плитку.
– Трясешься? Страшно?
Она кивала, зажмурив глаза и пытаясь сжать дрожащие губы.
– Правильно боишься. Зарежу.
Я содрогался, морщился и мотал головой, чтобы увернуться от воображаемого острия. Эх, не стать мне хорошим психотерапевтом. Кто только выдумал эту нейтральность? Как у них так получается сохранять психоаналитический покерфейс? Куда бы мне сгинуть от этого ужасного рассказа? Судя по моей сверхживой реакции, речь может идти об истинной психотравме.
Я облегченно вздохнул, когда в дверь позвонили. В рассказе Полины, конечно. В кабинете у меня звонка нет.
Соседка принесла попробовать пирог по новому рецепту из отрывного календаря. Полина кричала Любопытной кулинарке из ванной, что помоется и выйдет, а муж старался перекрыть чрезмерно упитанным телом вход в кухню, залитую кровищей.
Как потом оказалось, кровавую дорожку к двери ванной ушлая соседка приметила, как и странное поведение прежде безупречного респектабельного семейства.
Из своего смятения я почуял странности повествования. Полина говорила без ужаса! Это было что-то другое, что я никак не мог по замешательству своему опознать. Поэтому спросил напрямую:
– Что чувствуете, Полина?
– Стыд.
– Стыд? – остатки профессиональности меня покинули. Я ожидал чего угодно, но стыд?! Правильный психотерапевт из нейтральности покивал бы понимающе головой: «Конечно, стыд».
– Стыд передо мной?
– Да.
И Полина грамотно, как опытный прокурор, зачитала мне по пунктам самообвинительное заключение.
Первое. Не смогла себя защитить. А соседка не смогла дожать полицию. Впоследствии возмущалась Полине, что набирала полицию несколько раз, те обещали, но так и не приехали. Зато примчалась скорая, которая не стала ждать полицию и увезла Полину в больницу с переломанным носом и сотрясением мозга.
Второе. Дознаватель в больницу не пришёл. И Полина постеснялась спросить лечащего врача, сообщал ли он в полицию, как это положено по закону.
Третье. Нос зажил, и стала она жить-поживать с мужем и двумя детьми-погодками. Муж ведь был лучшим отцом, лояльным и терпеливым. Конечно, только в выходные дни развлечений и походов в торговые центры, воскресным, всё разрешающим аниматором. Когда Полина поручала ему ежедневный контроль над детьми, примерный папаша отлынивал от воспитания, ни в поликлинику с детьми сходить, ни в школу на собрание.
Нельзя было оправдывать однозначную скотину, а она дала слабину. Не додавила эту ситуацию, не дожала наказание садиста. И не ушла от него, память отрезало напрочь, забыла про заначку из наследства, которая помогла бы продержаться первое время самостоятельно. А могла бы жить припеваючи.
Полина убеждала меня, что её презирали все, кто знал о кухонном происшествии. Даже любимые дети почитали мать за презренную тварь. Полина перестала общаться практически со всеми, кто хоть что-то об этом знал. Кроме отца-матери. Даже с братом.
Невыносимый стыд заставил Полину уволиться с престижной работы за три месяца до выслуги. Досрочная хорошая пенсия горько всплакнула и утерлась.
Как истинная глава семейства Полина настояла на переезде в другой город, где про бойню на кухне никто не знал. Новых близких знакомств за три года не завела.
Все мои попытки посочувствовать провалились. Пациентка скептически улыбалась в ответ.
– Я тоже держу вас за слабачку? Осуждаю?
– Как врач нет. А как человек да. Презираете. Или сочувствуете. Что одно и то же.
В слезах Полина наподдала себе еще. До мелкой дрожи, даже голос стал трястись.
– …Прощения я недостойна. Примерно наказать меня необходимо.
– Вот это будет человеческим подходом к вам, без унижения сочувствием?
– Да, да, да!
– Бить по носу? – Про нож и кухню я умолчал, язык не повернулся, показалось – это чересчур. Но фантазия, что я могу ей вдарить по носу, ужасала. Да я и плюнуть-то в сторону Полины не смогу.
– Да. Нет. Ну…
– Похоже, вы подводите меня к тому… убеждаете сделать то, что делал с вами ваш муж.
– Да! – ошеломлённо смотря мне в глаза, выдохнула Полина.
Пауза. Дал ей и себе возможность побыть с этим открытием, пытался отдышаться и собраться с мыслями.
– Но это же посттравматическое расстройство?
О, вот она, эра Интернета и всеобщей псевдопсихологической образованности.
– Полина, для чего вам эти ярлыки? Ну, если угодно, не совсем.
– А что тогда? – она ощетинилась. Как будто я лишил её защиты, вынудил отбиваться. Жертва мгновенно обернулась агрессором. Вот и терапевтическая дилемма. Технология требует отметить вслух такую быструю смену ролей. Но и диагноз ПТСР, который нужен Полине как щит для продолжения садо-мазохистких отношений отставлять нельзя.
– При истинном ПТСР вы бы избегали этих страшных воспоминаний, а они бы вас преследовали. А тут вы сами к ним стремитесь. Для ПТСР характерно чувство вины, а у вас чистейший стыд.
– А чем вина отличается от стыда?
– Вина – когда думаешь о зле, которое ты причинил, а стыд, когда смотришь на себя чужими глазами и осуждаешь.
Полина кивнула головой без признаков понимания на лице.
– Все попытки полечить вас оказались неудачными. Хотя методики доказательная медицина считает эффективными. Флудинг, например.
– Почему это неэффективно? Мне стало чуточку полегче!
– Хорошо. Методики были эффективными, поэтому…
– Немного помогли! Надо продолжать дальше.
– Если внимательно всмотреться, то можно предположить, что эта история как будто бы показывает ваше величие, преступление, которое так велико, что недостойно прощения. Приписывание своей позиции презрения всем подряд. Недопущение, что можно думать по-другому. Это особенности вашего характера.
– Какие?
– Полина, я бы предпочёл обойтись без ярлыков. Просто описанием.
Чем больше я старался помочь, тем печальнее становилась Полина, терялась, надолго замолкала.
– Полина, заметили, как только надо кого-то обличать, себя, порядки на работе, у вас открывается огромная энергия. Как только начали погружаться, изучать вас, сразу всё стало печально и трудно.
Полина грустно засмеялась.